Он схватил Самгина за руку, быстро свел его с лестницы, почти бегом протащил за собою десятка три шагов и, посадив на ворох валежника в саду, встал против, махая в лицо его черной полою поддевки, открывая
мокрую рубаху, голые свои ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
Каждый день, кончив вахту, он вылезал из люка кочегарни, босой, потный, вымазанный нефтью, в
мокрой рубахе без пояса, с раскрытой грудью в густой кудрявой шерсти, и тотчас по палубе растекался его ровный, однозвучный, сиповатый голос, сеялись слова, точно капли дождя.
Потный, с прилипшей к телу
мокрой рубахой, распустившимися, прежде курчавыми волосами, он судорожно и безнадежно метался по камере, как человек, у которого нестерпимая зубная боль. Присаживался, вновь бегал, прижимался лбом к стене, останавливался и что-то разыскивал глазами — словно искал лекарства. Он так изменился, что как будто имелись у него два разных лица, и прежнее, молодое ушло куда-то, а на место его стало новое, страшное, пришедшее из темноты.
Я не успел еще отлежаться и прийти в себя, когда увидал, что в овраг, к нашей бане, спускается человек десять «богачей», впереди их — староста, а сзади его двое сотских ведут под руки Ромася. Он — без шапки, рукав
мокрой рубахи оторван, в зубах стиснута трубка, лицо его сурово нахмурено и страшно. Солдат Костин, размахивая палкой, неистово орет...
Неточные совпадения
Вошел Лютов с
мокрой, гладко причесанной головой, в брюках и рубахе-косоворотке.
Чувствовалось, что Безбедов искренно огорчен, а не притворяется. Через полчаса огонь погасили, двор опустел, дворник закрыл ворота; в память о неудачном пожаре остался горький запах дыма, лужи воды, обгоревшие доски и, в углу двора, белый обшлаг
рубахи Безбедова. А еще через полчаса Безбедов, вымытый, с
мокрой головою и надутым, унылым лицом, сидел у Самгина, жадно пил пиво и, поглядывая в окно на первые звезды в черном небе, бормотал...
— Готов, — сказал фельдшер, мотнув головой, но, очевидно, для порядка, раскрыл
мокрую суровую
рубаху мертвеца и, откинув от уха свои курчавые волосы, приложился к желтоватой неподвижной высокой груди арестанта. Все молчали. Фельдшер приподнялся, еще качнул головой и потрогал пальцем сначала одно, потом другое веко над открытыми голубыми остановившимися глазами.
Он сидел на краю печи, свесив ноги, глядя вниз, на бедный огонь свечи; ухо и щека его были измазаны сажей,
рубаха на боку изорвана, я видел его ребра, широкие, как обручи. Одно стекло очков было разбито, почти половинка стекла вывалилась из ободка, и в дыру смотрел красный глаз,
мокрый, точно рана. Набивая трубку листовым табаком, он прислушивался к стонам роженицы и бормотал бессвязно, напоминая пьяного...
Арестанты, работавшие на дороге между постом и Красным Яром без шапок и в
мокрых от поту
рубахах, когда я поравнялся с ними, неожиданно, приняв меня, вероятно, за чиновника, остановили моих лошадей и обратились ко мне с жалобой на то, что им выдают хлеб, которого нет возможности есть.
— Молчи! — сказал Кожемякин, ударив его по голове, и прислушался — было тихо, никто не шёл. Дроздов шумно сморкался в подол
рубахи, Потом он схватил ногу хозяина и прижался к ней
мокрым лицом.
Богатырь Гришка стоял под своей «губой» в одной пестрядевой
рубахе, которая облепила его тело
мокрой тряпицей; Маришка посинела и едва волочилась за ходившим поносным.
Горбун не ответил. Он был едва видим на лавке у окна, мутный свет падал на его живот и ноги. Потом Пётр различил, что Никита, опираясь горбом о стену, сидит, склонив голову,
рубаха на нём разорвана от ворота до подола и,
мокрая, прилипла к его переднему горбу, волосы на голове его тоже
мокрые, а на скуле — темная звезда и от неё лучами потёки.
Я пошел к хозяину: он только что проснулся, толстое лицо было измято и серо,
мокрые волосы гладко прилизаны к буграм неправильного черепа; он сидел за столом, широко расставив ноги, длинная розовая
рубаха натянулась на коленях, и в ней, как в люльке, лежал дымчатый кот.
Облитые потом, грязные и напряженные лица с растрепанными волосами, приставшими к
мокрым лбам, коричневые шеи, дрожащие от напряжения плечи — все эти тела, едва прикрытые разноцветными рваными
рубахами и портами, насыщали воздух вокруг себя горячими испарениями и, слившись в одну тяжелую массу мускулов, неуклюже возились во влажной атмосфере, пропитанной зноем юга и густым запахом пота.
Высокие потолки с железными балками, множество громадных, быстро вертящихся колес, приводных ремней и рычагов, пронзительное шипение, визг стали, дребезжанье вагонеток, жесткое дыхание пара, бледные или багровые или черные от угольной пыли лица,
мокрые от пота
рубахи, блеск стали, меди и огня, запах масла и угля, и ветер, то очень горячий, то холодный, произвели на нее впечатление ада.
Хозяин стоял, заложив руки за спину, лицо у него было
мокрое,
рубаха сырая.
Суетится в подземной чёрной дыре Милов, конфузливо одёргивая
мокрую, залатанную и грязную
рубаху, мигает линючими глазами и тонко, словно комар, поёт...
Длинный, тощий старик, в синей
рубахе и лаптях, только что вытащенный мужиками из воды и
мокрый с головы до пят, расставив руки и разбросав в стороны ноги, сидит у берега на луже и лепечет...
— Уж и возьму я с вас магарыч, ваше сиятельство, такой магарыч, что не поздоровится вашей милости! — проговорил вслух горбун, подолом
рубахи вытирая
мокрый от пота лоб.